Они зашли в магазин грампластинок на Дэлри-роуд и начали перебирать конверты альбомов. Рентон был взвинчен до предела, похмелье стремительно нарастало. Диана протягивала ему конверты, заявляя, что эта платинка «супер», а та «просто блеск». Он считал большую часть из них дерьмовыми, но у него не было сил спорить.
— Здоруво, Рентс! Как дела, чувачок? — Чья-то рука ударила его в плечо. Ему показалось, что его кости и нервы на мгновение проткнули кожу, словно проволока — пластилин, и тут же заскочили обратно. Он обернулся и увидел Дика Свона, брата Джонни Свона.
— Нормально, Дик. А ты как? — ответил он с напускной небрежностью, под которой скрывалось бешеное сердцебиение.
— Помаленьку, босс, помаленьку, — Дик заметил, что Рентон не один, и посмотрел на него с многозначительным видом. — Ну хорошо, я пошёл. Пока. Если увидишь Дохлого, скажи, чтобы перезвонил мне. Этот ублюдок должен мне двадцать фунтов, блядь.
— Мы ж с тобой друзья.
— Просто он гонщик. Ну ладно, пока, Марк, — сказал он и повернулся к Диане: — Пока, цыпка. Твой парень даже не познакомил нас. Наверно, у вас любовь. Смотри за ним в оба. — Когда Дик ушёл, они смущённо улыбнулись над этим первым взглядом на них со стороны.
Рентон понял, что ему нужно остаться одному. Похмелье становилось невыносимым, и он больше не мог с ним справляться.
— Э, слушай, Диана… мне пора идти. Стрелка с друзьями с Лейте. Футбол и всё такое.
Диана посмотрела на него с усталым, всё понимающим видом, сопроводив свой взгляд странными звуками, которые показались Рентону похожими на кудахтанье. Ей стало досадно, что он уже уходит, а она ещё не успела спросить его про травку.
— Дай мне свой адрес, — она вытащила из сумки ручку и клочок бумаги. — Только не пиши Форрестер-Парк, дом 1, — добавила она с улыбкой. Рентон написал свой настоящий адрес на Монтгомери-стрит только потому, что ему было очень погано и он не смог придумать ничего другого.
Когда она ушла, он почувствовал страшное отвращение к самому себе. Он не мог сказать, чем оно было вызвано: тем, что он занимался с ней сексом, или сознанием того, что он больше не сможет этого сделать.
Но в тот же субботний вечер он услышал звонок в дверь. Рентон был на мели, и поэтому остался дома и смотрел по видаку «Брэддока 3». Он открыл дверь и увидел Диану. Она снова была накрашенной и такой же желанной, как накануне.
— Заходи, — сказал он, думая, удастся ли ему приспособиться к тюремному режиму.
Диане показалось, что пахнет травкой. Она на это надеялась.
Все бары, это самое, забиты местными придурками и фестивальными типами, которые здесь догоняются, а потом идут на следующий спектакль. Некоторые спектакли довольно классные… но цены на билеты, это самое, кусаются.
Бегби обоссал себе джинсы…
— Обоссался, Франко? — спрашивает его Рентс, показывая на мокрое пятно на его вытертых голубых «денимах».
— Хуй тебе в рот! Это вода, блядь. Руки, на хер, мыл. Тебе этого не понять, рыжий! — Чувак терпеть не может воду, особенно, мыльную.
Дохлый высматривает тёлок… он просто помешан на девицах. В компании чуваков он типа как скучает. Может, поэтому тёлки на него ведутся; или может, наоборот. Да, наверно, наоборот. Метти тихо разговаривает с самим собой, головой качает. С Метти, это самое, что-то не так… это не «чёрный». У него что-то с психикой, типа как глубокая депрессия.
Рентон спорит с Бегби. Лучше бы Рентс, это самое, попридержал язык. Этот Бегби, это самое… он как бы тигр, бля. А мы обычные трусливые кошаки. Домашние кошки, типа.
— У этих ёбаных сук есть бабки. Ты постоянно пиздишь за то, что надо мочить богачей, за анархию и за всё это говно. А теперь чё, засрал? — Бегби стебётся над Рентсом, и это очень скверно и всё такое: тёмные брови над ещё более тёмными глазами и густые чёрные волосы, чуть-чуть длиннее, чем у бритоголовых.
— Ни хера я не засрал, Франко. Просто мне не до этого. Мы классно сидим. У нас есть «спид» и «экстази». Давай просто веселиться. Может, лучше пойти в какой-нибудь рейв-клуб, а не шляться всю ночь по этим ёбаным «Лугам»? Они там поставили охуенный шатёр, а наверху ярмарка, бля. Кругом полно мусоров. Слишком много шума, брат.
— Я не хожу в ёбаные рейв-клубы. Ты же сам говорил, что это для детей, бля.
— Правильно, но тогда я ещё не знал, что это такое.
— А я не желаю, на хер, знать, что это такое. Пошли прошвырнёмся по барам и заловим какого-нибудь пидораса в параше.
— Не-а, я в этом не участвую.
— Ёбаный ссыкун! Ты насрал себе в штаны ещё на прошлой неделе, в «Булл-энд-Буше».
— Не насрал я. Просто вся эта хуйня была никому не нужна, и всё.
Бегби смотрит на Рентса и, это самое, весь аж напрягается. Он наклоняется вперёд, и мне кажется, он сейчас типа как звезданёт малыша Рентса, да.
— Что-что? Я никому на хуй не нужен, поц?
— Слы, Франко, угомонись, — говорит Дохлый.
Бегби как бы врубается, что это уже типа слишком, даже для него. Спрячь когти, кошак. Покажи всему миру свои мягкие подушечки. Это злой кот, большая злая пантера.
— Ну, наваляли мы какому-то там Шерману Тэнку, бля. Кто он тебе такой? Этот фраер получил своё по заслугам! И потом, ты ни хера не говорил, когда мы сидели в «Барли», бля, и делили, на хуй, добычу.
— Парень умер в больнице, не приходя в сознание, он потерял до хуя крови. Это было в «Новостях»…
— Кого ты лечишь? Он жив-здоров, сука. Никто, на хер, не пострадал. А если даже пострадал, то не один хуй? Какой-то богатый америкашка, блядь, который хер знает зачем сюда приехал. Кого он, на хуй, ебёт? А ты, чувак, ты ж тоже пырнул ножом того пацана, Эка Уилсона, ещё в школе, так что не надо строить из себя ёбаного пай-мальчика.