На игле - Страница 8

— Ну ладно, увидимся, чуваки, — я киваю Сафтону и Жирной Свиноматке. Улыбающийся Сафтон дружески подмигивает мне, окидывая взглядом всю комнату. Даже Жирная Свиноматка пытается выдавить улыбку. Их мимика служит новым доказательством того, что политическое равновесие между мной и Майком нарушилось. Словно бы в подтверждение этого, он проводит меня до дверей:

— Заходи в гости, чувак… прости, что так тебя загрузил. Эта сука Донелли… как он мне действует на нервы! Долбоёб, каких поискать. Я потом тебе всё расскажу. Ты ведь не обижаешься, Марк?

— Покедова, Форри, — отвечаю я, надеясь, что в моём голосе звучит достаточно угрозы для того, чтобы этот мудак почувствовал себя неловко и, может даже, не на шутку забеспокоился. Однако какая-то часть моего существа не хочет растаптывать этого гада. Здравая мысль, ведь он может мне ещё пригодиться. Но так нельзя думать. Если б я так думал, то вся эта ёбаная канитель не имела бы никакого смысла.

Когда я спустился по лестнице вниз, то напрочь забыл о кумарах; то есть практически забыл. Я чувствовал боль в теле, но она меня больше не беспокоила. Смешно, конечно, обманывать самого себя и думать, что дрянь уже подействовала, просто я стал жертвой эффекта плацебо. Единственное, что я осознавал, это страшное разжижение в кишках. Мне казалось, что внутри всё плавится. Я не срал уже пять или шесть дней и сейчас ощутил первый позыв. Я пердел и, ощупывая штаны, натыкался на влажную слизь, от чего мой пульс учащался. Я жал на тормоза, изо всех сил сжимая мышцы сфинктера. Но было уже слишком поздно, и нужно было принимать решительные меры. Я подумал, не вернуться ли к Форрестеру, но мне больше не хотелось иметь никаких отношений с этим уёбком. Я вспомнил, что у букмекеров в торговом центре есть туалет.

Я вошёл в задымлённый зал и направился прямиком к параше. И увидел такую, бля, картину: два чувака стоят в дверях туалета и ссут на пол, по щиколотку залитый застоявшейся вонючей мочой. Это мне чем-то напомнило мойку для ног в плавательном бассейне, куда я когда-то ходил. Оба гавайца походя стряхнули свои хуи и засунули их в ширинки с такой же осторожностью, с какой обычно запихивают в карман грязный носовой платок. Один из них посмотрел на меня с подозрением и преградил мне путь в туалет.

— Параша забилась, чувак. Ты ж не сядешь тут срать, — он показал на очко без сиденья, наполненное бурой водой, забитое туалетной бумагой и плавающими кусками говна.

Я посмотрел на него решительно:

— Мне надо, чувак.

— Ты там, случаем, не колоться надумал?

Именно это мне и нужно, пидор. Чарльз Бронсон из Мурхауса. Только Чарльз Бронсон в исполнении этого мудака больше походил на Майкла Джей Фокса. На самом деле, он был немного похож на Элвиса — Элвиса, каким он выглядел сейчас; опухший, разлагающийся бывший Тед.

— Вали на хуй! — Моё возмущение, наверно, было достаточно убедительным, потому что этот ублюдок начал даже извиняться.

— Не обижайся, братка. Просто эти малолетние наркоманы хотели устроить здесь ёбаный притон. А мы по наркоте не выступаем.

— Ебучие суки, — добавил его корифан.

— У меня уже несколько дней ёбаный понос, чувак. И мне опять приспичило. Мне надо просраться. Это, конечно, не параша, а полный пиздец, но мне придётся срать либо сюда, либо себе в штаны. У меня нет никакого дерьма. Просто у меня охуенно болит живот, а на остальное мне плевать.

Этот мудак сочувственно кивнул мне и посторонился. Я почувствовал, как говно потекло по штанам, и перешагнул порог. Я подумал, как смешно выглядело, когда я сказал, что у меня нет никакого дерьма, тогда как у самого уже были полные штаны. Мне повезло, что замок на дверях был исправный. Довольно странно, учитывая жуткое состояние параши.

Я сбросил штаны и сел на холодный мокрый фарфоровый унитаз. Я опорожнил живот с таким чувством, будто всё на свете: кишки, желудок, селезёнка, печень, почки, сердце, лёгкие и мои заёбанные мозги посыпались через жопу в очко. Пока я срал, в лицо мне лезли мухи, и от их прикосновений по всему моему телу пробегала дрожь. Я попытался поймать одну из них и, к своему удивлению и несказанной радости, почувствовал, как она жужжит в кулаке. Я крепко сдавил её в руке. Когда я разжал кулак, то увидел громадную отвратную трупную муху — большую мохнатую ублюдочную ягоду смородины.

Я размазал её по противоположной стенке и вывел указательным пальцем буквы «Х», «И», «Б» и «С», используя её кишки, мясо и кровь вместо чернил. Когда я начал писать букву «Ы», запас «чернил» иссяк. Ничего страшного. Я взял немного у «Х», которая была слишком жирная, и дописал «Ы». Отодвинулся как можно дальше, стараясь не провалиться в очко, и полюбовался своей работой. Мерзкая трупная муха, причинившая мне столько страданий, превратилась в произведение искусства, которое доставляло мне огромное наслаждение. Но не успел я подумать о том, что это должно послужить для меня хорошим знаком, как вдруг понял, что я только что совершил, и моё тело сковал приступ панического ужаса. На мгновение я остолбенел. Но только на одно мгновение.

Я спрыгнул с толчка и шлёпнулся коленями на зассанный пол. Мои спущенные до щиколоток джинсы начали жадно впитывать в себя мочу, но я этого практически не замечал. Я закатал рукава рубашки, немного помедлил, разглядывая свою неровную и кое-где потёкшую надпись, и по локоть запустил руки в бурую воду. Тщательно порывшись, я почти сразу же обнаружил одну из своих бомбочек. Я вытер прилипший к ней кусочек говна. Немного расплавилась, но в принципе ещё целая. Я приклеил её сверху на сливной бачок. Прежде чем я нашёл вторую, пришлось пару раз основательно поплескаться в этой жиже и перещупать дерьмо очень многих мурхаусских и пилтонских парней. Один раз я даже срыгнул, но всё-таки достал свой белый золотой слиток, который, к моему удивлению, сохранился ещё лучше, чем первый. Вода вызывала на ощупь даже большее отвращение, чем говно. Моя покрытая бурыми пятнами рука словно бы загорела под футболкой. Её «загар» заканчивался выше локтя, так как мне приходилось глубоко перегибаться через бортик унитаза.